Часть 3. Cтатья об аюрведическом курорте “Бетсайда Эрмитаж” в “Комсомольской правде” (май 2010).

Часть III. Путешествия Галины Сапожниковой: Как я искала нирвану, или Укрощение строптивых. Индия.

«Танька, не бери ананас за три доллара, бери за два, торгуйся!» – раздается истошный крик над нашей тихой гаванью. Это в отель заехали новенькие – большая группа женщин из Мурманска. Такое ощущение, что дорогие путевки им по скидке предоставил профсоюз.

Отель, конечно, вздрагивает – но переносит это стоически. Да и потерпеть-то нужно недолго, всего пару-тройку дней – потом эти тетеньки обмякнут, как прошлогодние груши, и станут такими же, как и мы – безмятежно-спокойными и ласковыми. Пока же мы по праву старожилов чувствуем себя на рубль дороже, чем они. Индия с ее знаменитой традицией кастовости этому очень способствует.

Взятка за сбычу невесты

Закон о запрете кастовой дискриминации был принят здесь еще в начале 50-х. Но можно сказать, он не действует. Как нельзя было жениться по любви   в прошлом веке – так нельзя и сейчас. От нашего гида   Нитеша, например,   отреклась мать – за то, что  он женился на девушке из другого круга. Сам он относится к третьей касте, к которой принадлежат бизнесмены, а она — ко второй, где военные. По нашей логике, все должно было быть наоборот — радоваться бы,  ведь каста его жены престижнее! – но в Индии все сложнее.   А вот родня его супруги такому жениху наоборот очень даже обрадовалось. Вероятно, потому, что   Нитеш не взял за невесту  денег.

Самое страшное несчастье случается  у индуса тогда, когдау него  рождается дочка. Это очень накладно, и вот почему: чтобы сбыть ее замуж, семья должна накопить огромные деньги. Собирать средства   на приданое начинают с момента рождения. Существует целый рынок расценок: жениха-врача можно заполучить, например, только накопив миллион рупий (чуть больше 20 тысяч долларов). Инженеры идут по 700 тысяч, наш гид-переводчик Нитеш  стоит  около 500. Но он женился по любви и от денег благородно отказался, поэтому мама его и прокляла.

Женятся в Индии обычно так:  когда парню исполняется 26-27 лет, родня его спрашивает — ну что, жениться-то хочешь? И если он говорит «да» – начинается поиск невесты. Через многочисленных родственников  и знакомых ищут девушку из той же касты, только  моложе лет на 6-7. Все это время (к слову об изобретенной в Индии Кама-Сутре) молодой человек остается девственником. Наконец таких девушек находят и начинается конкурс портфолио: кандидатка должна представить на суд потенциальной родни свое фото в сари, в европейском платье, в национальных брючках и в джинсах. Родители начинают их рассматривать, как журналы мод.  Понравившуюся приглашают на собеседование и  начинают задавать вопросы: сколько зарабатывает отец, сколько народу было на свадьбе старшего брата, где была свадьба и что ели? Это устный экзамен. Есть еще письменный — когда проверяют грамотность, требуя   написать письмо на двух языках,  и модельный, когда просят пройтись по комнате — туда-сюда, туда-сюда…  После этого зовут священника и начинают сравнивать гороскопы. Теоретически у будущих супругов должны совпасть 27 позиций, что почти невозможно.  Если совпадают только 15 — это плохо. 18 — уже терпимо, а 24 —  просто вечная любовь, выше уже не бывает. И только после этого родители знакомятся  и начинают обсуждать размер взятки за сбычу невесты.  Если родители девушки  явно готовы переплачивать — значит, она – форменная уродка.   Потом  покупаются кольца и назначается свадьба, в ходе которой  жених и невеста наконец имеют шанс познакомиться.  Примерно 30 процентов современных молодых людей плюют на традиции с высокой колокольни и женятся по любви.   

Но  семья таксиста, который выпрашивал у нас чаевые, к ним явно не относилась. Потому что он все время поднимал глаза к небу и умоляюще повторял: «У меня пять сестер! Пять сестер!». 

Читайте Киплинга

У сожалению, эта кастовость не распространяется на храмы. Кем бы ты ни был – богачом или нищим – перед  богами  должен быть одинаково гол и бос. В буквальном смысле этого слова. «Женщин это не касается» – успокоил нас гид, энергично снимая с себя рубашку на входе в храм Сушиндрам. Но с обувью  нам все равно расстаться пришлось. Начитавшись индийских впечатлений  Марии Арбатовой в книжке «Дегустация Индии» мы в принципе были готовы к тому, что у некоторых храмов иностранцам будут по несколько раз продавать одни и те же хлопчатобумажные носки.   Но тут — рядом с роскошнейшим строением нежно-салатового цвета, густо облепленным искусно вылепленными фигурками всех индийских богов, коих в Индии примерно 33 тысячи — правила были строже. Только босиком — по каплям  небрежно разлитого масла, занесенной с улицы грязи и каким-то мокрым лужицам непонятного происхождения.  Если и говорить о человеческой спеси – то она располагается именно здесь. В пятках.

Торговаться нам  пришлось с вечностью: когда ты еще сможешь сюда попасть? Поэтому по храму, который занимает пять гектаров, я хожу как балерина на цыпочках, стараясь не смотреть вниз.    Быстрей, быстрей — мимо залов с огромными чашами, в которых плавают лилии, мимо клетки с огромной гипсовой коровой, прутья которой неистово целует молодая девушка, мимо картинок совокупления на стенах,  которые ввергают европейцев в краску, и бога Обезьян — оптимистичного  и радостного, к которому мужчины приходят за исцелением по вторникам, четвергам и субботам…

Храм выталкивает нас из себя, как  инородное тело. Наверное  мощи православных святых вызывают у индусов такой же ужас, как у нас — все эти узкие комнатки, из  глубины   которых смотрят божки.

На лицо нашего экскурсовода грустно смотреть. На наши лица – тоже. 

И потом мы сидим на лавочках, дожидаясь своей очереди на кораблик, и грустно думаем – почему Индия пускает к себе не всех?    Стены позитивно-розового зала ожидания исписаны многочисленными «Здесь был васями», только на английском языке. По стенам висят фотографии — на одной изображено несколько роскошных храмов, которые в качестве подарка море выбросило после цунами — и они растут теперь на морском дне, как подводные грибы.   Но нам туда дороги тоже нет. Наверное с нами что-то не так – потому искреннее желание припасть к корням человечества утыкается в генетический код, который мы возим с собой, как чемодан без ручки.

Для того, чтобы это понять, в Индию можно было бы и не ехать.  Можно было просто перечитать Киплинга, и понять, наконец, что он имел в виду, написав: «Запад есть запад, Восток есть восток, и вместе им не сойтись».

-Извините, – вдруг вырывает нас из философских грез смуглая женщина в сари. И продолжает смущенно: – Я сижу дома, никуда не выхожу и никого не вижу, кроме своего мужа. Можно вас попросить снять очки, чтобы рассмотреть повнимательней. Так  интересно! Надо же – совсем другие люди…»  

Рассвет в Каньякумари

Нерыбный  четверг

Вчера в наш отель пришла рыбалка. Как цирк Шапито, который выступает перед туристами  по утвержденному графику.  Итак: 7 утра, занимаемся йогой — вдруг  в  музыку привычного птичьего пения врывается еще чья-то ария. Поют мужчины. Хором. 

Рыбацкие  деревни окружают отель справа и слева, рыбаки путешествуют со своей сетью по всему побережью,  пришла очередь и нашего пляжа.   Невод белым пузырем очерчивает в море круг, который, сжимаясь, становится все меньше и меньше.  Тащат его с двух сторон двадцать полуголых мужиков. Они меняют друг друга в строгой очередности, и поют нескончаемую песню – но не заунывную, как бурлаки с Волги – а радостную.  Все это напоминает   танец,  или ритуал – будто они  выманивают   рыбу из моря песней.  Проходит полтора часа. Пот заливает худые торсы. Последние метры особенно тяжелы. Сеть обмякает, как убитое животное.  Видно, что она подозрительно легка. Так и есть. Ни-че-го! Пять жалких рыбех! Самая большая, судя по всему, для людей ядовита — ее добивают палкой и кидают птицам.  Мелкую   рыбу дарят детям. Мы не хотим этому верить,  залезая в сеть вместо рыб со своими фотоаппаратами. Улова не хватит даже не то, чтобы поесть тем, кто эту рыбу столько часов ловил!  Русские ошеломленно молчат, французы  сентиментально подносят к глазам салфетки.  Швейцарка Розмари считает, что все это — результат подводных взрывов, и   громко обещает написать статью в местную газету.  Как ведут себя сами рыбаки?  Никак. Не машут руками, не рвут на себе волосы и не плюют в сторону моря.   Вместо перекура у них пережев: меланхолично пожевав  разновидность местного наркотика – бекет –  они растягивают сеть сушиться на песке. Теперь она похожа на круги, которые рисуют на наших полях инопланетяне.    Потом загружаются в лодку и уплывают, как не было. Как видение, смысл которого еще надо переварить.   Вечером, когда мы идем гулять на камни, мы натыкаемся на следы их пребывания – горы шелухи от мидий, которые рыбаки сбивают с утесов. Этим они и питаются –  перед тем как отправиться к следующему пляжу и снова закинуть сеть. И  так  каждый день! Как век назад, а может и все десять. Попытка усовершенствовать дедовский метод все равно ни к чему не приведет: даже если рыбак поймает  в несколько раз  больше рыбы – сын его все равно останется рыбаком, не имея права перешагнуть через границы той касты, в которую их определила судьба. Изменить ее невозможно, поэтому спешить  им некуда и  незачем. Все, что не успел сделать в этой жизни – доделаешь в следующей, когда явишься в другом воплощении. Может, станешь раджой, может, камнем, а может собакой.  Не уверена, что это способствует прогрессу – но вот нервы  человечества бережет однозначно. 

О природе смирения

– Я вам что — цыпленок на вертеле? – бурчу я, когда массажистки, предварительно натерев меня каким-то жгучей пудрой с запахом перца, засовывают в деревянный ящик, подогреваемый газовой горелкой.

– Почему цыпленок? – взмахивают руками они. -Ты — рыбка! Прекрасная золотая рыбка!

Сил сопротивляться больше нет. До этого по телу долго стучали мешочками с травой, поджаренными на сковородке, будто выгоняли зло. Потом полоскали тело в горячем масле. Затем  терли его какой-то рисовой кашей, лили  в глаза  желтую липкую субстанцию и укладывали на веки компрессы из цветочков жасмина. Поэтому я покорно залезаю в ящик и думаю.

А думаю я о природе смирения, которой нам научиться так и не удалось.  Каждый вечер мы наблюдаем одинаковую картину — как живые иллюстрации из учебника пятого класса к главе про рабовладельческий строй: несколько человек, выстраиваясь в цепочку, беспрерывно носят на голове в тазиках песок. Несколько часов подряд, без перекуров и перерывов на обед.  Мимо них проходит красивая жизнь в синих халатах, которая, отлежав на своих гамаках, переодевается к ужину в белые одежды и садится за аюрведический ужин, любуясь звездами. Казалось бы — зыркни ты со злостью на этих бар, которые проматывают на здешних курортах  целые состояния. Но нет! Из всего спектра человеческих эмоций — только  кротость. Из всей палитры улыбок, которыми владеет мир, от искусственно-американских до напряженно-британских, здесь – самые искренние.   В Индии люди словно вспыхивают изнутри, как электрические лампочки. Идешь по городу — и весь город тебе улыбается. А ты несешь им навстречу свое озадаченное лицо и думаешь: так не бывает…      

Кажется, я   начинаю понимать, почему у многих    приезжающих сюда туристов «сносит крышу» и они не хотят никуда уезжать. Дело не в райском климате, который напоминает тебе место, в которое ты когда-нибудь обязательно попадешь — а  в разлитой в индийском воздухе атмосфере  невероятного дружелюбия.  

Они догадываются, конечно, что где-то далеко есть совсем другая жизнь, и для этого не надо ехать за три моря: в линии бедных хижин вдоль дорог изредка встречаются вставные зубы каменных особняков с  роскошными колоннами, построенных их же соотечественниками, индусами, которые уехали за длинной рупией  в Дубаи. Но у подавляющего большинства здешних жителей жизнь не другая, а эта: как у моих массажисток, которые работают без выходных,  возвращаясь домой вечерним автобусом только для того, чтобы приготовить и постирать.

– Попробуй, пожалуйста, булочку, если вдруг зайдешь в немецкое кафе. Расскажешь потом, как это примерно было, – просят они, провожая меня в город. В их словах ни зависти, ни злобы — просто  неосуществимая мечта поменяться жизнями хотя бы на  время.

Реабилитация нирваны

«Здесь не орут дети, на гавкают собаки и не истерят люди», – забила я в ноутбук последнюю фразу  отправляясь в аэропорт, готовясь к возвращению к привычную жизнь со всеми ее стрессами. А Индия, оказалось, приготовила напоследок еще один сюрприз, оттянув этот момент по максимуму.

Это был самый спокойный и самый дружелюбный на свете самолет, потому что летели в нем вроде бы наши граждане, но совсем другие люди.  Спокойные — будто  заряженные и зараженные. Они вежливо уступали друг другу лучшие места, обменивались самыми лучезарными улыбками и ничему не раздражались. Вообще.

 Вы, конечно, хотите узнать – надолго ли мне хватило этого заряда? Скрывать не буду: ненадолго. Но теперь, когда у меня появляется повод разозлиться,   в груди моей вдруг начинает адски печь – будто перец, которым меня неистово терли все эти две недели в Индии,  пытается погасить  этот внутренний огонь  еще до того, как он вспыхнул. Это индивидуально, конечно: у моей сестры, например, ощущения  иные – что масло, которым нас поливали с головы до ног, проникло в кровеносную систему и теперь несет по ее телу одну сплошную гармонию.

То, что человек возвращается из отпуска измененным, вовсе не удивительно.

Удивляет совсем другое: что из отпусков мы возвращались много раз – но раньше ничего подобного не было.

Стоило ли ради этого ехать в Индию? Безусловно. Хотя бы для того, чтобы вернуть  заезженному благодаря Курту Кобейну слову «Нирвана», которое переводится с санскрита как «состояние непроходящего покоя и удовлетворенности» – его истинный смысл.

Статья с сайта http://www.kp.ru/daily/24485.3/641271/

Этот материал посмотрели 341 раз